сложно даже попытаться как-то оформить словами то, что происходит с миром вокруг и миром внутри. золотой солнечный ветер гуляет по улицам, рвёт полы пальто, дёргает за проводки наушников, путает волосы. мне подарили свирель, очень простую и со звуком пронзительным настолько, что играть на ней в общежитии - это просто преступление против человечества. перехожу с зелёного чая на чёрный, с жасмина на бергамот, а это значит - апрель на исходе и что будет дальше - то будет дальше.
не знаю, не знаю, ничего не знаю.
такая дыра на том месте, где должен быть смысл существования. я выдумываю их, эти смыслы, каждый вечер, пока завариваю чай или расстилаю постель. я придумала себя тысячу новых, красивых и облечённых в нужные слова смыслов. ни один не приживается, отмирают к утру, как ни старайся.
и от этого не больно, не страшно, и даже не так-то пусто, как могло быть.
от этого просто никак.
холодный солнечный ветер бродит по улицам, зарывается в волосы, стягивает шарф. перехожу с жасмина на бергамот. ничего не хочу выдумывать больше.
делать-то что?

когда окончательно свыкаешься с тем, что в ответе за собственную реальность - как-то заодно само по себе принимается решение, что всё, чем ты живёшь - будет сказкой.
может быть не очень доброй, по-андерсоновски пронзительной, болезненной и в конце все непременно умрут.
но всё же.

рисую маяки и поезда, мучаю китайские прописи, рассеянно наигрываю на гитаре "Yesterday" и медленно учусь всему этому просто радоваться. совершаю поступки, которые кажутся мне проявлением слабости, чтобы почти сразу выяснить, что именно они влекут за собой целую цепочку потрясающих последствий. только вот проявлением слабости от этого они быть не перестают, в этом проблема.
продолжаю сочинять себе своё личное сказочное пространство, не отвечаю на телефонные звонки и почти не запоминаю снов.
понимаю, чем дальше, тем отчётливее, что мне очень мало кто нужен для жизни. и мало что.
складываю журавликов, пью много чая, не ночую дома.
как-то так, видимо, выглядит равновесие в моём исполнении.

если уж совсем начистоту, я очень много хороших вещей не умею. подниматься на рассвете, например, не умею, варить по-настоящему хороший кофе, проращивать семена, ездить автостопом, печь пироги, водить дирижабль и говорить по-французски я не умею. но больше чем всё это, больше, чем всё не свете, возведённое в квадратную степень я не умею ждать.
и это полный провал, фиаско, антиталант. даже пробовать не стоит, только хуже будет.
но, внимание, уважаемые знатоки. скажите мне, какого же чёрта всё, что я делаю все свои двадцать лет - жду чего-то? мультиков по воскресеньям, пойти в школу, каникул, закончить школу, концерта любимой группы, поступления, выпуска, вечера, весны, чужого поезда? какая неведомая сила заставляет меня упрямством достойным лучшего применения приходить на встречи за полчаса? зачем оставаться на перроне, если можно прыгнуть в вагон?
ожидание убивает, выматывает, обесценивает всё, что происходит. невыносимо - жить, постоянно концентрируясь на точке у горизонта, нельзя, кому угодно, только не мне. ожидание вырывает кусок из жизни - полновесный, яркий кусок. оборачиваешься, и понимаешь, что пока ждал - и не жил вовсе. помнишь, как ставил чайник. наматывал круги по комнате, и не знал, чем бы себя занять, потому что надолго ни на чём не сконцентрируешься - слишком мозолит глаза секундная стрелка. ну вот же, вот.
мне этого нельзя, я от этого заболеваю.
мне нужно уезжать, нужно запрыгивать в поезд, нужно махать рукой, писать смс. мол, на этот раз повезло с соседями, вроде тихие, у проводницы чай вкусный, а ещё меня на платформе мандаринами угостили. нужно уходить и возвращаться, но всё - в настоящем моменте.
это первый закон данной конкретной жизни, отданной в моё личное пользование. заглавный пункт инструкции по эксплуатации, так скажем.
пора бы отучаться так открыто им пренебрегать.

дни напоены ветром, солнцем, талым снегом и острым чувством осознания собственной причастности к этому миру. так красиво, что становится даже обидно, если проживаешь их недостаточно полно, не осознавая и, хуже того, не запоминая. как-то медленно и абсолютно спокойно приходишь к мысли, что в твоей личной вселенной "забывать" - это преступление против собственного бессмертия, ни больше ни меньше.
но мы-то пока, слава богам, добропорядочные граждане. куда нам.
===
на паре немецкой грамматики нам сегодня совершенно серьёзно предлагали поговорить про путешествия на Юпитер и свадьбу роботов. совершенно, подчеркиваю, серьёзно. за что люблю советские учебники - так это за лёгкий флёр сумасшествия, который, надо сказать, здорово скрашивает полтора часа неравной борьбы с сослагательным наклонением и прочими восхитительными грамматическими конструкциями. просто в качестве компенсации, видимо.
на паре лексикологии говорили о том, как язык влияет на картину мира. и я опять, восстанавливая всё это в памяти, не могу для себя определить, говорила преподаватель по-немецки, по-русски, и говорила ли вслух вообще, такие дела.
а на парах английского мы читаем Брэдбери и Азимова - это странное чувство, когда меня заставляют делать то, что доставляет мне чистое и ничем не замутнённое удовольствие. но что-то внутри всё равно хочет бунтовать против такого положения вещей. видимо, просто по привычке.
===
странное время это - конец зимы. такой себе период, когда совершенно не веришь тому, что видишь и чувствуешь. потому что так долго ждал того, что происходит вот-прямо-сейчас, что уже разучился верить, что когда-нибудь дождёшься.
в мире происходит одно из лучших его чудес, а ты в ответ - ни капли доверия к миру.
готовимся к худшему, дышим ровно. слишком много радости опасно для сердца, видимо.
ай, да к чёрту. никогда не стремилась стать долгожителем.

ветер сырой, ерошит волосы на затылке, пахнет жжёным сахаром и табаком. мелкие витражные осколки воспоминаний, колючие, как фонарные огни, если смотреть на них сверху, ворочаются внутри грудной клетки, то и дело задевая что-то, что вроде бы и не должны. что-то похожее на сожаление, или нечто в равной степени бессмысленное.
утро под rollin' home, вечер - dansing with the moonlight. получила тему курсовой. выпила, судя по ощущениям, таз чая, или что-то около.
нашла во время уборки форменный галстук и блокнот с записями с того самого девяносто второго. и бесполезный уже контракт.
контракт сожгла. галстук лежит где-то в тумбочке теперь. в блокнот не заглядывала даже. там целое чёртово лето, пахнущее нагретым металлом, черникой и северным морем. всё это ещё будет возрождаться в памяти - но не вот так сразу.

утро сырое и тёплое - рассеянный свет, сквозняки и остывающий чай. и блины со сгущёнкой. и сборы в дорогу. один лишь небольшой рюкзак: больше рюкзака я собой таскаю только в самых крайних из всех крайних случаев. а тем временем все эти вечные метания между родительским домом и общежитием перестали быть для меня чем-то остро чувствующимся. просто перебираюсь из одного места временной дислокации в другое. нет тут понятия "домой", потому что "домой" для меня - это в прошлое лет на пять-семь хотя бы. то есть без вариантов.
как-то стало спокойнее в этом смысле. я постепенно учусь жить в этом "временно", пониманием, что вечным не будет ничто. и это, наверное, даже правильно в каком-то смысле - привыкать вот так ощущать всё, что происходит вокруг. стабильности нет, мир ничего тебе не обещал и не станет. привыкай привыкать.
===
сны стали ярче, в них теперь больше ветра и какого-то безбашенного веселья, гроз, погонь и смеха. а ещё - отчётливых предостережений. в каждом сне я чувствую себя зерном надвигающейся бури: встраиваюсь во вроде бы безмятежную картинку и в считанные минуты превращаю её в полнейший хаос одним лишь своим присутствием.
вода поднимается и настигает. гроза приходит и больше нет ничего вокруг.
а я всё равно просыпаюсь, смеясь.
===
здесь, в общежитии, прекрасно осознавая шаткость и временность этого моего пристанища, я всё равно не могу удержаться от соблазна покупки бумажных книг. и со скидкой на ограниченность в пространстве и средствах можно сказать, что у меня уже сложилась достаточно внушительная библиотека, которую так или иначе не увезёшь с собой. родители благородно согласились приютить у себя то, с чем я расстаться не смогу, остальное придётся раздаривать знакомым.
я уже знаю, кому достанутся немецкие справочники, кому - китайские сказки.
а ещё знаю, что точно останется со мной. то есть - уляжется на дальнюю полку в моей детской комнате.
весь мой бумажный Фрай. не оттого, что он представляет для меня большую ценность, чем собрание кельских мифов. и не оттого даже, что я не представляю, кому его дарить - тут как раз желающие всегда найдутся.
просто именно эти книги для меня раз и навсегда в категории "личное". там слишком много меня, на этих страницах. три дня назад купленная вторая часть "сновидений" уже переложена закладочками и исчеркана карандашом. уже слишком моя, чтобы оказываться в чьих-то ещё руках.
так уж сложилось, что именно Фрай - мой личный способ связываться с миром. именно он говорит со мной обо мне лучше, чем любой другой.
надо сказать, это вообще чуть ли не единственный автор русскоязычного фентези, книги которого я покупаю в печатном варианте. потому что вот так вот вышло, что именно он даёт мне ощущение того, что "всё преисполняется смысла".
за что я ему вечно буду благодарна.

так и не замечаешь, как закончилась зима, как осели сугробы, как перестала быть необходима так и не купленная шапка. так - доживаешь до отметки "двадцать" в личном календаре, и впервые понимаешь, что очередной +1 не пугает и не радует. вообще ничего, никаких эмоций, кроме сожаления о том, что очередные 365 дней жизни были потрачены на какие-то бессмысленные телодвижения, в который ни капли вдохновения, ни грамма чудес. так, сама себе не веря, осознаёшь, что можешь пить неразбавленный виски, не поморщившись, встречать ледяной ветер без слёз в глазах, а больше тебе и гордиться-то нечем.
пересматриваешь старые, почти что древние, из какой-то другой эпохи - десяти- и даже пятнадцатилетней давности фотографии. целые пыльные ряды из альбомов. там розы в саду у бабушки цветут так пышно, что даже не верится. и какие-то люди улыбаются на каждом снимке. ещё плачут иногда, утыкаются друг другу в плечи и макушки, пьют и поют под гитару, но в основном улыбаются. и в глазах у них - такая неколебимая уверенность в собственном бессмертии, что страшно становится. когда всё успело настолько обесцениться. когда я разучилась так улыбаться.
пережила уже двадцать первую зиму, почти круглая дата, почти повод для гордости. двадцать один круг ада, двадцать одно перерождение, без единой истерики, без единого скандала, без единой сигареты.
доживаешь так до двадцатого альбома scorpions. и как-то сразу вспоминаешь, как десять лет назад услышала их впервые. или уже больше, чем десять? неважно. важно, что это была старая кассета, чуть заедающая, и лучшие песни в мире, в которых не понятно ни слова, но всё равно удивительным образом всё понятно. и сейчас, будто бы почти перешла очередной рубеж. и в самом центре этого вот "почти", на нейтральной полосе между "вчера" и "завтра" - настигает ветер. он пахнет чаем с чабрецом - всю жизнь его недолюбливала, теперь даже не понимаю, почему. да нипочему. как и всё в этой жизни.
и ощущаешь себя каким-то фраевским героем. ныряешь в ближайший трамвай, закрываешь глаза, чтобы не так страшно, губы кусаешь просительно. "хочу, чтобы всё преисполнилось смысла," - молишься, сама себе удивляясь.
и всё преисполняется. чего-то, здорово смахивающего если не на смысл, то хотя бы на отдалённую его идею.
и ты смеёшься с таким облегчением, что стёкла в трамвае дрожат. смеёшься, передавая кондуктору мелочь, смеёшься, уступая место старушке, смеёшься, выходя на две станции раньше своей, обессиленно усаживаясь прямо в пыль. голос клауса майне в наушниках совсем не изменился за десять лет. как и весь мир вокруг. вертишь головой, отчаянно силясь понять, как тебе хватило ума загнать себя в такого уровня западню. и так долго этого не понимать.
как ты со всем этим жила-то, девочка моя? со всеми страхами, недомолвками, домыслами? с этой мутной кашей вместо снов, или вообще без снов? не замечая весны снаружи, не считая песчинок в часах и собственных рифмованных строк? как и когда умудрилась стать такой, как все те, кого так боялась в детстве? когда научилась забывать свои книжные влюблённости, жечь дневники и уходить, не дослушав? и зачем?
люди - идиоты, слушай, мы ведь с тобой всегда это знали. замкнутые на самих себе до такой степени, что не почувствуют даже апокалипсиса, на который в глубине души так надеется каждый из них. когда катастрофы внутри достигают критической массы, катастрофы снаружи, куда большего масштаба - это всё, на что остаётся надеяться. всё, что может заставить их смотреть наружу, а не внутрь. только так просто никогда не бывает. слишком большая удача для тех, кто даже слушая других - слышит себя. и только ждёт своей очереди, крохотной заминки в разговоре, чтобы выплеснуться на собеседника всем собой. слишком дешёвое спасение для тех, кто не влюбляется в других - только в идею того, как эти другие могли бы любить его.
я не хочу такой быть. больше нет.

наверное, просто пора. просыпаться, стряхивать пыль с фотографий, снова преисполняться осознанием собственного бессмертия. писать конспекты по лексикологии в залитом солнечным светом читальном зале, покачивая ногой в такт клаусу в наушниках. добраться до моря наконец-то. купить билеты на концерт scorpions. снова смотреть людям в глаза.
вдруг получится?

холодно здесь, вот что. и пусто как-то. почти что тысяча человек, а пусто. проходя мимо кого-то в коридоре - смотришь сквозь него. по коридорам, длинным, как взлётные полосы, ветер гуляет. стёкла выбитые вроде на место вставили, а всё равно - ветер. и пахнет так обезличенно пусто - дымом сигаретным, холодом, известью, несъедобной какой-то едой с кухни. проходя мимо - глаза опустить и руки прижать к корпусу, чтобы не дай боги не прикоснуться. все такие самодостаточные, что тошно. такие запертые в самолично же возведённых башнях. так отчаянно мечтающие, что кто-нибудь когда-нибудь придёт и убьёт сторожащего башню дракона.
хочется смеяться в голос, но в наступившей тишине смех кажется слишком резким, надтреснутым и каким-то неприятно отчаянным. горло царапает, как крупный речной песок - только что сбитую коленку. нестерпимо хочется снова заговорить на языке людей, но ручной демон поправляет на плечах ватное одеяло, заботливо напоминая, как бессильны твои слова.
да чтоб вас всех.
тысяча идиотов по комнатам, тысяча заблудившихся больных детей одновременно затыкают уши наушниками. в наушниках голос нестареющего Джа снова призывает действовать или умереть. каждый из нас давно понимает, что третьего не дано, и - закрывает глаза. тысяча испуганных подростков, острые локти, распахнутые глаза, пожалуйста, полюби меня, ну же, пожалуйста. вот он я, приди и спаси.
хочется выйти из этой игры, вытащить шнур из сети, раздавить каблуком неумолкающий плеер. вычистить себя от последних слов языка людей и выучить язык птиц, петь вместе с ветром в ивах голосом золотой иволги, ходить босиком по линии прибоя - ни один демон не успеет стать на след, который тут же стирают набегающие волны.
чему меня может научить человеческий мир? чему может научить брошенный всеми ребёнок со сбитыми коленками, упрямо сжимающий губы, всё ещё, спустя десять, двадцать, пятьдесят лет ищущий только любви и находящий что угодно, только не её? чему меня научит тот, кто закрашивает маркером все зеркала, чтобы не встречаться взглядом с собственным отражением? о чём расскажет тот, кто идёт назад, старательно зажмуривая глаза и затыкая уши?
чем люди лучше ветра в волосах на самой опушке древнего леса за час до заката?
зачем я всё ещё здесь?

а изредка, возможно, слишком редко, но всё же - у меня получается просто поймать поток. когда перспектива просидеть за подготовкой к двум зачётам всю ночь не вызывает желания лечь и умереть, хотя по всем законам логики должна бы. наверное, есть всё-таки какой-то лимит у запасов желания ныть и жаловаться, у всего этого душного, тяжёлого и ненужного, что давит на плечи и не даёт дышать ровно. "нет такой тьмы, у которой не было бы конца". нет и не может быть, пока я включаю свет поярче, пока поднимаю запасы крепкого чая и музыки Эда Ширана, наравне с запасами стойкости и оптимизма, - в моём мире нет места для апокалипсисов. не здесь, не сейчас и не со мной.
в этом дурацком мире единственная доступная нам разновидность счастья - это счастье здесь-и-сейчас. в эту минуту, под этим небом, этим делом. нет и не будет никакого радужного будущего, господа, есть только мы наедине с низким зимним небом. сегодня мне достаёт сил, чтобы светить себе изнутри, и единственное, на что мне хватает мудрости сейчас - не пытаться это чувство удержать и законсервировать как-то иначе, чем в паре слов здесь.
всё очень кстати, как бы там ни было. скоро Имболк, в конце-концов.
и all you really need всё ещё love, девочка, что бы ты там ни думала.




Download The Beatles All You Need Is Love for free from pleer.com