Так сбегаешь из города на выходные - в тишину, к мятному чаю, теплу и рыжей кошке; отсыпаешься, учишься дышать размеренней и глубже, ныряешь во фраевскую "О любви и смерти", украдкой рассматриваешь себя в зеркале боковым зрением, силясь понять, что ты за чудовище. Струн не касаешься и пальцем, рифм не касаешься совсем. Конспекты к экзамену под хрестоматийные кофе и сигареты("Мам, я, пожалуй, с вами покурю" "Курить?! Ты что, совсем?! У тебя же голова мокрая!").
Так собираешься возвращаться - будильник на четыре утра, сон без сна, раздражающий комнатный сквозняк. Так мир выбирает тебе декорацией самую холодную ночь, самый прозрачный рассвет: прикоснёшься - брызнет осколками, бритвенно острым полоснёт по коже, места не оставит живого. Вмораживает, впечатывает тебя в этот рассвет - серебряный, стальной, безжалостный, арктически беспощадный. Из которого падаешь в глубокий, сладчайший сон, стоит только добраться до тепла.
Элеутерокок в чае, предэкзаменационный мандраж, мир кажется таким невинным и хрупким через двойное стекло. Хрипловатый голос Румянцева из колонок, нервный бой, глуховатые квинт-аккорды - самое оно, чтобы сидеть и раскачиваться, и ничего не говорить. Суровая замена Радиохэд, специально для смутных времён. Я смотрю на себя в зеркало, я смотрю на себя из зеркала.
Эй, мне, наверное, хватит.