это как открыть глаза, лёжа на самом дне, под толщей ледяной воды, и не увидеть солнца. проснуться в отчаянно вымороженной, пустой, неуютной комнате с хлопающей форточкой и не найти в себе сил выбраться из-под одеяла. не найти в себе сил вообще ни на что. судорожно накидываешь старую клетчатую рубашку, пытаешься греться дрянным чаем из пакетика, прячешь голову под подушку. воздух не согреется от твоего дыхания, потому что дыхание не теплее воздуха.
ты не упадёшь ещё ниже - потому что ниже просто некуда. будешь лежать на дне, прислушиваясь к медленному, неохотному биению собственного сердца. бездна в груди исчезает - ей ничего от тебя не нужно больше, потому что тебе нечего предложить.
это долгая, выматывающая, каждой клеткой тела осязаемая усталость - от самого себя, от слабости и лжи, от необходимости поддерживать иллюзию жизни. нет, нет, нет никакого смысла во всех этих танцах.
путаешься в собственной лжи - себе, другим и снова себе, так, что забываешь по итогу, что на самом-то деле правда. с омерзением отворачиваешься от мутного зеркала, потому что нет сил осознавать, что даже стереть собственную смерть со лба - не хватит сил. сухая глина опускается на носки ботинок, а ты совершенно не чувствуешь боли. просто потому что давно ничего не чувствуешь - ты мёртв, как тот голем. не носить на лбу эмет, не ловить блики солнца в водах Влтавы, ничего, никогда.
слова пусты, сухи и легки, разлетаются с открытой ладони раньше, чем достигают сердца. совсем ничего не стоят.
ни в чём не осталось силы, ни в чём не осталось сердца, ни в чём не осталось тебя. скоро мир поймёт, что ты не нужен больше, что ты не спасёшь его. а ты и рад бы - стать землёй, стать прорастающей эту землю травой, стать ветром, но - нет. ты станешь ничем, станешь пустотой, тем, что ты и есть. ты волен идти на все четыре стороны, потому что не имеет никакого значения, куда ты пойдёшь.
ты останешься пеплом.
если не вспомнишь, что можно стать тем, кто восстал из пепла. если не поймёшь, что когда некуда вниз, значит, время пришло - подниматься со дна.